c 16 апреля по 31 мая 2008 г.
«Один я в студии, да ветра завыванье. Кисть рождает жемчужины, но кому они нужны? Забвенье в диком поле — вот их удел».
Сюй Вэй, ХVI в.
Известный московский фотограф Михаил Розанов, три года назад с размахом продемонстрировавший в галерее Д-137 свои архитектурные штудии колоннад и фонтанов, представляет на этот раз серию из двадцати снимков объектов, сделанных в естественнонаучных музеях.
Классицизированные черно-белые фотографии экспонатов представлены в двух циклах: олицетворяющие стихии воздуха и света бабочки и цветы выделены в отдельный зал по контрасту с жителями глубин океана - морскими звездами, кораллами и скелетами рыб. Эта выставка наглядно отражает парадоксальные процессы идущие в наше время, как в науке, так и в системе жанров искусства.
Естествознание предстает в своей фундаментальной созерцательности времен биологической номенклатуры Карла Линнея и диковин кунсткамер, а традиционный натюрморт распадается на отдельные объекты. В искусствоведении натюрморт считается жанром, «испытывающим» художественные новации. Популярность этого жанра в современном искусстве не велика, но Розанов, в прямом и переносном смысле «консерватор», именно в натюрморте, на первый взгляд выполняющем декоративные интерьерные функции, демонстрирует перспективную линию развития искусства настоящего момента.
Изученность натюрморта так велика, что, заглянув в специальную литературу, мы можем читать его как развернутый текст, сюжет. Цветы, в классическом натюрморте обычно окруженные насекомыми, являлись символом бренности, хрупкости человеческого существования и их «язык» был понятен любому образованному человеку. В научных каталогах помещаются таблицы, по которым возможно точно определить символику и латинское название каждого цветка. Насекомые — самые распространенные представители натюрмортной фауны.
Бабочка традиционно подразумевает вместе с гусеницей и куколкой три этапа бытия: от жизни, через смерть к возрождению души, или обозначает душу, готовую покинуть тело. Морская звезда у алхимиков резюмирует всю герметическую космологию. Эта натуральная пентаграмма, stella maris, является «подводным», глубинным дублем «надводного» светила, высшего «я» человеческой души. Соединение двух этих полюсов — смысл философского пути. От иероглифа «скелет рыбы» происходит пятнадцатая буква еврейского алфавита «самех», обозначающая подпору рождающееся в новом качестве бытие и замкнутый внутри себя творческий процесс. Остову рыбы, также, соответствует XIV-й аркан таро и богатая «рыбная» христианская символика божественного.
Вся эта древняя премудрость, морализаторство и глубокомысленные аллегории у Розанова, чурающегося концептуализма, мерцают где-то на заднем плане. В натюрморте, который у него выступает, скорее не в понимании «мертвой природы», в голландском его названии «stilleven» — «тихая, недвижная жизнь», художника интересует, прежде всего, его художественное, выразительное начало. Он получает очевидное наслаждение от созерцания красоты этого таинственного и чуть ли не психоделического мира.
На передний план выступает свойственное всему творчеству Розанова несколько меланхоличное сосредоточенное самонаблюдение, контроль за собственным восприятием. В этом смысле фотографии Розанова вызывают ассоциации с искусством каллиграфии черной тушью, древнекитайским жанром «цветы и птицы». Внутренняя тишина, покой созерцательность — вот качества искусства Розанова, которых так не хватает основной массе современной художественной «продукции».
Строгие и аскетичные абстракции — эмблемы состояний самого мастера. Натюрморт — наиболее формальный из классических жанров, что так же импонирует художнику, всегда склонному к отстраненности, выраженной конструктивности композиции и сбалансированности образа.
Андрей Хлобыстин
